Шалости аристократов - Страница 8

Я посмотрел ему прямо в глаза. Я хочу сказать, никто лучше меня не знает, что у Дживза выдающийся ум и всё такое, но, клянусь своими поджилками, душа человека должна принадлежать ему одному и никому другому! В конце концов, нельзя же становиться рабом своего собственного камердинера! К тому же у меня было отвратительное настроение, и только кушак мог как-то его исправить.

— Твоя беда, Дживз, — сурово сказал я, — заключается в том, что ты слишком — как это называется? — слишком изолирован. Тебе никак не понять, что мы не на Пикадилли. На курорте от тебя ждут чего-нибудь яркого, поэтического. Да что там говорить, я только что видел в холле парня в жёлтом вельветовом костюме.

— Тем не менее, сэр…

— Дживз, — твёрдо сказал я. — Моё решение окончательно и бесповоротно. У меня плохое настроение, и я должен его исправить. И вообще, чем он тебе не угодил? Мне кажется, этот кушак в самый раз. В нём что-то есть от идальго. Винцент-и-Бласко как-там-его-дальше. Храбрый, добрый идальго, бьющийся с быком.

— Слушаюсь, сэр, — холодно сказал Дживз.

Ужасно неприятно, сами понимаете. Если меня что и выбивает из колеи, так это домашние сцены, а теперь наши отношения с Дживзом испортились. К тому же благодаря тёте Агате мне как снег на голову свалилась девица Хемингуэй и, должен признаться, я почувствовал, что меня никто не любит.

* * *

Дневная прогулка на автомобиле, как я и ожидал, оказалась нудной дальше некуда. Викарий, не умолкая, нёс какую-то чушь, девушка восхищалась пейзажами, а моя голова, казалось, разболелась от кончиков пальцев до корней волос, причём болела чем выше, тем сильнее. Когда мы вернулись в отель, я пошёл переодеться к обеду, чувствуя себя, как раздавленная жаба. Если б не история с кушаком, я поплакался бы Дживзу в жилетку и рассказал бы ему о всех своих неприятностях. Впрочем, поговорить с ним я всё-таки попытался.

— Послушай, Дживз, — сказал я.

— Сэр?

— Подай мне бренди с содовой.

— Да, сэр.

— Покрепче, Дживз. Поменьше содовой, и не жалей бренди.

— Слушаюсь, сэр.

Сделав несколько глотков, я ожил.

— Дживз, — сказал я.

— Сэр?

— Знаешь, по-моему, я влип.

— Вот как, сэр?

У малого был отсутствующий вид. Он всё ещё не мог забыть о кушаке.

— Да. Влип по уши, — пожаловался я, подавив гордость Вустеров и пытаясь поговорить с ним по душам. — Ты видел девушку, которая повсюду шастает со своим братцем викарием?

— Мисс Хемингуэй, сэр? Да, сэр.

— Тётя Агата хочет, чтобы я на ней женился.

— Вот как, сэр?

— Ну, что скажешь?

— Сэр?

— Я имею в виду, ты ничего не можешь мне посоветовать?

— Нет, сэр.

Он разговаривал со мной таким почтительно-холодным тоном, что я назло ему решил сделать вид, что у меня прекрасное настроение.

— Нет, и не надо, — весело произнёс я. — Тра-ля-ля, как говорят французы!

— Совершенно справедливо, сэр.

Вот так закончился наш разговор.

ГЛАВА 4. Жемчуг — к слезам

Я помню, — должно быть, это было в школе, потому что сейчас я такими глупостями не занимаюсь, — одну поэму, а может, не поэму, о чём-то таком, забыл о чём именно, где, если мне не изменяет память, одна строчка звучала следующим образом: «Мальчишка в постоянном страхе рос, что дверь тюрьмы закроется за ним». Так вот, я это к тому говорю, что в течение последних двух недель оказался в точно таком же положении. Я имею в виду, мне чудилось, что свадебные колокола, звонившие сначала в отдалении, становились громче день ото дня, а я понятия не имел, как мне открутиться от женитьбы. Дживз, несомненно, придумал бы кучу планов один толковее другого за несколько минут, но он всё ещё дулся, а у меня не хватало духу задать вопрос ему в лоб. Я хочу сказать, он прекрасно видел, что его молодой господин попал в переплёт, а если этого было недостаточно, чтобы он позабыл о кушаке, которым я продолжал потрясать Ровиль каждый день, значит, старый феодальный дух умер в груди бессовестного малого, и с этим ничего нельзя было сделать.

Просто чудно, как семейство Хемингуэев в меня вцепилось. Понимаете, я отнюдь не считаю себя каким-то особенным, а многие, не стесняясь, называют меня ослом, но братец с сестричкой, казалось, души во мне не чаяли. По всей видимости, счастье их жизни заключалось именно в том, чтобы постоянно находиться рядом со мной. Я шагу не мог ступить, пропади всё пропадом, чтобы не наткнуться то на одного, то на другую. По правде говоря, у меня вошло в привычку прятаться у себя в номере, когда хотелось хоть немного отдохнуть. Должен вам сказать, что я занимал очень недурные три комнаты с видом на набережную.

Однажды вечером я улизнул в свой номер, уселся у окна и с облечением вздохнул. Тётя Агата навязала мне мисс Хемингуэй с самого утра, и я только что умудрился от неё отделаться. Глядя на освещённую набережную и человечков, спешивших по своим делам (кто в казино, кто в ресторан, а кто ещё куда-нибудь), я почувствовал, что моя тоска уступает место радостному возбуждению. Мне невольно подумалось, как весело я смог бы провести здесь время, если б тётя Агата и её прилипалы отдыхали бы в каком-нибудь другом месте.

Я глубоко вздохнул, и в этот момент в дверь постучали.

— Стучат, Дживз, — сказал я.

— Да, сэр.

Он открыл дверь, и в комнату впорхнули мисс Хемингуэй и её братец. По правде говоря, я совсем не ожидал их увидеть. Уж по крайней мере в моём номере они могли бы оставить меня в покое.

— О, это вы! — воскликнул я.

— Ах, мистер Вустер! — немного задыхаясь, произнесла девица. — Право, не знаю, как и начать.

Только теперь я заметил, что она была явно не в своей тарелке, а её братец выглядел как овца, опечаленная до глубины души.